Неточные совпадения
Все это прекрасно! — продолжала
бабушка таким тоном, который ясно доказывал, что она вовсе не находила, чтобы это было прекрасно, —
мальчиков давно пора было прислать сюда, чтобы они могли чему-нибудь учиться и привыкать к свету; а то какое же им могли дать воспитание в деревне?..
Когда молодой князь подошел к ней, она сказала ему несколько слов, называя его вы, и взглянула на него с выражением такого пренебрежения, что, если бы я был на его месте, я растерялся бы совершенно; но Этьен был, как видно,
мальчик не такого сложения: он не только не обратил никакого внимания на прием
бабушки, но даже и на всю ее особу, а раскланялся всему обществу, если не ловко, то совершенно развязно.
Бабушка, неласково косясь на зятя, упрямо говорила, что на характер внука нехорошо влияет его смешное, мужицкое имя: дети называют Клима — клин, это обижает
мальчика, потому он и тянется к взрослым.
Отец рассказывал лучше
бабушки и всегда что-то такое, чего
мальчик не замечал за собой, не чувствовал в себе. Иногда Климу даже казалось, что отец сам выдумал слова и поступки, о которых говорит, выдумал для того, чтоб похвастаться сыном, как он хвастался изумительной точностью хода своих часов, своим умением играть в карты и многим другим.
У него был свой сын, Андрей, почти одних лет с Обломовым, да еще отдали ему одного
мальчика, который почти никогда не учился, а больше страдал золотухой, все детство проходил постоянно с завязанными глазами или ушами да плакал все втихомолку о том, что живет не у
бабушки, а в чужом доме, среди злодеев, что вот его и приласкать-то некому, и никто любимого пирожка не испечет ему.
— Нет, двое детей со мной, от покойного мужа:
мальчик по восьмому году да девочка по шестому, — довольно словоохотливо начала хозяйка, и лицо у ней стало поживее, — еще
бабушка наша, больная, еле ходит, и то в церковь только; прежде на рынок ходила с Акулиной, а теперь с Николы перестала: ноги стали отекать. И в церкви-то все больше сидит на ступеньке. Вот и только. Иной раз золовка приходит погостить да Михей Андреич.
В одном месте опекун, а в другом
бабушка смотрели только, — первый, чтобы к нему в положенные часы ходили учителя или чтоб он не пропускал уроков в школе; а вторая, чтоб он был здоров, имел аппетит и сон, да чтоб одет он был чисто, держал себя опрятно, и чтоб, как следует благовоспитанному
мальчику, «не связывался со всякой дрянью».
— Ты ему о деле, а он шалит: пустота какая —
мальчик! — говорила однажды
бабушка. — Прыгай да рисуй, а ужо спасибо скажешь, как под старость будет уголок. Еще то имение-то, бог знает что будет, как опекун управится с ним! а это уж старое, прижилось в нем…
—
Бабушка, хлеба, — сказал
мальчик, — я с утра ничего не ел, умираю с голоду.
Целый день дед,
бабушка и моя мать ездили по городу, отыскивая сбежавшего, и только к вечеру нашли Сашу у монастыря, в трактире Чиркова, где он увеселял публику пляской. Привезли его домой и даже не били, смущенные упрямым молчанием
мальчика, а он лежал со мною на полатях, задрав ноги, шаркая подошвами по потолку, и тихонько говорил...
Говорил он спокойно, и ни звук его голоса, ни возня
мальчика на скрипучем стуле, ни шарканье ног
бабушки, — ничто не нарушало памятной тишины в сумраке кухни, под низким закопченным потолком.
— Слава тебе, господи! — сказала
бабушка. —
Мальчик!
Я много рассказывал им и про
бабушку; старший
мальчик сказал однажды, вздохнув глубоко...
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он, смеясь, — вставай-ка, я новые карточки привез, — и подойдя к постели и подсунув карты под подушку, он прибавил: — вот на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я родила: вот мой сын…» На большой пуховой подушке, тоже в щегольской наволочке, под кисейным, на розовом атласе, одеяльцем в самом деле лежал новорожденный, крепкий
мальчик; возле кровати стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
— Смотри-ка,
бабушка! — закричал
мальчик, — эко зарево!.. Словно как ономнясь горел наш овин — так и пышет!
— Постой-ка! — продолжал
мальчик, слезая с полатей, — я погляжу в окно… Ну как же,
бабушка? на улице светлехонько… Вон и старостин колодезь видно.
—
Бабушка! — закричал опять
мальчик, приподнявшись до половины, — что это так рано нынче светает?
— Впусти,
бабушка, — сказал
мальчик, — авось, они нам что-нибудь дадут, а ты мне калач купишь.
На обратном пути с кладбища
бабушка и Варвара долго толковали о том, куда теперь деть
мальчика. Он, конечно, солдатский сын, и надо сделать ему определение по закону, куда следует; но как это сделать? К кому надо обратиться? Кто, наконец, станет бегать и хлопотать? На это могли утвердительно ответить только досужие и притом практические люди.
Мальчик продолжал жить, треплясь по разным углам и старухам. И неизвестно, чем бы разрешилась судьба
мальчика, если б снова не вступилась прачка Варвара.
Заглядывая к «
бабушке» и встречая у нее
мальчика, Варвара брала его иногда на несколько дней к себе.
Так как портной пропадал по нескольку дней сряду, деньги все пропивались и не на что было купить хлеба, Анна, для прокормления себя и ребенка, ходила на поденную работу. На это время поручала она
мальчика старушке, жившей в одном с нею доме; летом старуха продавала яблоки, зимою торговала на Сенной вареным картофелем, тщательно прикрывая чугунный горшок тряпкой и усаживаясь на нем с большим удобством, когда на дворе было слишком холодно. Она всюду таскала Петю, который полюбил ее и называл
бабушкой.
Стал ездить лекарь, стал прописывать лекарства, стали их давать
мальчику по часам, то сама
бабушка, а то Катерину Львовну попросит.
Живем наново и опять так же невозмутимо хорошо, как жили. Мой немчик растет, и я его, разумеется, люблю. Мое ведь дитя! Мое рожденье! Лина — превосходная мать, а баронесса Венигрета — превосходная
бабушка. Фридька молодец и красавец. Барон Андрей Васильевич носит ему конфекты и со слезами слушает, когда Лина ему рассказывает, как я люблю дитя. Оботрет шелковым платочком свои слезливые голубые глазки, приложит ко лбу
мальчика свой белый палец и шепчет...
Через минуту я увидел, как мать вывела в садик старших
мальчиков и, оставив их
бабушке, сказала каждому по наставлению, из которого я уловил только...
Помню я, мать стала больнее, и потом родился у ней
мальчик. Мамушку положили в сени.
Бабушка заняла у соседа крупиц и послала дядю Нефеда за попом. А сестра пошла собирать народ на крестины.
Бабушка встала и говорит: «Что ты, Христос с тобой!» Мать говорит: «
Мальчик помер».
Бабушка зажгла огонь, обмыла
мальчика, надела чистую рубашечку, подпоясала и положила под святые.
Собрался народ, принесли три ковриги хлеба. Родня стала расставлять столы и покрывать скатертями. Потом принесли скамейки и ушат с водой. И все сели по местам. Когда приехал священник, кум с кумой стали впереди, а позади стала тетка Акулина с
мальчиком. Стали молиться. Потом вынули
мальчика, и священник взял его и опустил в воду. Я испугался и закричал: «Дай
мальчика сюда!» Но
бабушка рассердилась на меня и сказала: «Молчи, а то побью».
Был
мальчик, звали его Филипп. Пошли раз все ребята в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Но мать сказала ему: куда ты, Филипок, собрался? — В школу. — Ты еще мал, не ходи, — и мать оставила его дома. Ребята ушли в школу. Отец еще с утра уехал в лес, мать ушла на поденную работу. Остались в избе Филипок да
бабушка на печке. Стало Филипку скучно одному,
бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашел, взял старую, отцовскую и пошел в школу.
Он успокаивал меня как умел, этот глухо кашляющий и поминутно хватающийся за грудь больной
мальчик. Он забывал свои страданья, стараясь умиротворить злое сердечко большой девочки. А между тем предсмертные тени уже ложились вокруг его глаз, ставших больше и глубже, благодаря худобе и бледности истощенного личика. Он раздавал свои платья и воротнички прислуге и на вопрос
бабушки: зачем он это делает? — заявил убежденно...
По возвращении из заграничного путешествия он уже не возвратил
мальчика бабушке, у которой внук дожился до того, что его пришлось целый год «лечить вояжами», а отдал этого молодца в какой-то «институт» в Петербурге.
«Он принял отставку (от генерал-губернаторства) потому единственно, что сын, десятилетний
мальчик, воспитывавшийся у
бабушки (в Малороссии) сделался нездоров, так что надо было лечить его путешествием. Посему генерал целый год ездил с ним по Германии и Италии».
От природы он был
мальчик хорошего здоровья, но
бабушка его изнежила; он стал слабеть и сделался «упрям» до того, что «никто не мог с ним сладить».
— А в поле зайчики бегают, — причитывала Ефимья, обливаясь слезами, целуя своего
мальчика. — Дедушка тихий, добрый,
бабушка тоже добрая, жалосливая. В деревне душевно живут, бога боятся… И церковочка в селе, мужички на клиросе поют. Унесла бы нас отсюда царица небесная, заступница-матушка!
Глядя на него,
бабушка вдруг срывает со своей головы платок и начинает тоже выделывать руками и ногами разные штуки, молча, уставившись глазами в одну точку. И в это время, я думаю, в головах
мальчика и старухи сидит ясная уверенность, что их жизнь погибла, что надежды нет…
Дедушка и
бабушка жили в простой хатке, выстроенной ими специально для себя рядом с большим домом, так что когда мы приехали туда, то нас,
мальчиков, поместили в этом доме, где мы никак не могли уснуть от необыкновенного множества блох, несмотря на то, что дом целыми десятилетиями оставался пустым.
Мальчик рос. Ему было уже семь лет, когда четырех и трехлетняя Зина и Полина Похвисневы появились в доме своей
бабушки.
Бабушка решила оставить его у себя, написала родителям, и кончилось тем, что с
мальчиком поступили по первоначальному проекту Фанни Михайловны и несколько месяцев спустя, в декабре 1868 года, отвезли в Петербург, где он и поступил в императорский лицей.
— К
бабушке… С ним… — в глазах
мальчика блеснул ревнивый огонек.
Этот образок висел над кроватью Володи Петровского в доме Энгельгардта в Смоленске, и
мальчик усердно утром и вечером молился ему за упокой души дяди Андрея, за здравие
бабушки Дарьи, тетей Зинаиды, Марфы и дядей Андрея и Григория.
Выходке
мальчика придали значение чуть ли не преступления. По решению классических менторов, Николая Савина очень реально выпороли. Балованный, своенравный и в высшей степени самолюбивый
мальчик, он был страшно потрясен таким уничижающим человеческое достоинство наказанием и, недолго думая, бежал к
бабушке.